Gorbi

Вот и лето прошло…

Заметила: есть впечатление, что вспоминается снова и снова, и хочется заполучить его опять, пережить ещё хоть разик; и оно, это впечатление, — совершенно безлюдное. („И чтоб никого вокруг, настолько, насколько видит глаз… между прочим, песчаная отмель здесь шириной 100 км…“)

Сильные ощущения… Тебе тут скажут, что гуляешь по морскому дну, а ты удивишься: ничто не напоминает о море. Редкие водяные струи, змеящиеся по песку? да нет… и стоячая вода в песчаной чаше скорее лужица, чем озерко… Но начинается прилив — и вот уже водяные змеи превратились в потоки по колено, а по краям водяных дорог чавкает болотоподобная грязь, там стоять нельзя: увязнешь! зыбучие пески… (Говорят, в дни, когда напор и высота приливной волны растёт, прилив заливает доски мостика, ведущего к крепости; вода неспокойная, бурлит, прибывая, клокочет.)

Здесь хочется остаться — и стать свидетелем неспешных и непреложных перемен. Закат: расплавленная капля солнца вот-вот скатится с земли, будто обожжённой, всё заметнее след ожога — змеящиеся полосы стального цвета, обрамленные чётким белым контуром. …Ночь наступает. На небесный прилавок брошены щедрой рукой крупные свежие звёзды. Светятся отдельные окна в монастыре и средневековых домишках крепости. Внизу мост выложен огнями – как взлётная полоса! и далеко на горизонте разноцветные огни посёлка сияют-мигают-переливаются – будто взлетаешь в самолёте и рассматриваешь далёкую землю из иллюминатора… Светлеет, приходит рассвет, он розовый, нежное солнце прикасается к бледному песку и согревает притихшую посвежевшую крепость, что стоит уже который век среди песчаной пустыни.

А людей — нет и не надо.

И стало вдруг понятно: вот это видение-воспоминание — похоже, единственное, что спасает от растущего (до рвотных позывов доходящего) отвращения.Почему-то в последнее время всё чаще думается о том, как люди уходят из жизни… /…/
… Отец умирал недолго. Как будто решил: ему достаточно, не хочет жить в старческой немощи, беспомощным, больше не в состоянии изменять что-либо в мире, которым прежде — владел, который так легко поддавался воле — прежде. Решил — и сделал. А я… всё чаще завидую: умер до того, как люди надели маски… а потом каски… Умер — вовремя (о господи, что за мысль).
Бабушка, мама отца, умирала долго, мучительно. Говорила: „зажилась“, звала смерть, просила о ней, когда выныривала из забытья. Но смерть не спешила, издевательски ждала.
И всех вас гроб, зевая, ждёт…
Вот быстрая смерть, взрыв в машине, ничего и не почувствуешь… но как быть тем, кто остался, близким, им не оправиться от горя, им думать о том, что выжили ценой смерти дорогого человека. И да, думаю и о другой, опять-таки медленной, смерти: каково это — уходить на 92-м году, после тяжёлой и продолжительной… зная, что примерно половина тех, для кого старался, считают тебя разрушителем и проклинают… каково, превратившись в стороннего наблюдателя, видеть, как дело жизни оборачивается больным бредом…
И как же справляться со всем этим… с отвращением (не к миру — к делам рук человеческих), с соблазном выскочить из поезда, сдать билет…
Песчаная пустыня, по которой ползут серебристые змеи, а посреди гора, на которой выстроен великолепный город-крепость. И получается представить негромкую, почти беззвучную жизнь в аббатстве, по которому ходили молчаливые монахи. Только неба кусок и ты, ищи себя в мире и работай. В первую очередь над собой и тем, что вокруг.
Задача на каждый день: всё то тёмное, холодное, тяжёлое, что в тебе поселилось, встряхивать, дробить в светлый песок, медленно согреваться и согревать своим теплом живое вокруг тебя. Претворять тяжесть недобрую в нежность; фабрика по вырабатыванию нежности. Каждый день подниматься в гору, снова и снова.
Сизифов труд… Но, похоже, это единственное, что возможно?
(Фабрика по выработке нежности)

ГКЧП… 30 лет

30 лет после путча
FB победил? вспоминаю то, что было …дцать лет назад: тот далёкий август, многое изменивший. Правда, и друзья „виноваты“: есть соцзаказ на воспоминание. Ну, оки-доки… Постараюсь покороче.
Известие о путче настигло в Кижах. Первый импульс был смешной (сегодня почти стыдно): ехать в библиотеку дочитывать недочитанное, пока снова не заперли в спецхранах. Поехала — на Первый конгресс соотечественников. Начался он в Москве, продолжился в Ленинграде; грандиозное событие вообще-то! переворот оттеснил его на задворки; всезнающий гугл об этом знает мало:
  • то, что обсуждалось на „Свободе“
  • + то, что рассказал интервьюеру Ив.Серг. Арцишевский (официальный представитель Дома Романовых в России! умер в апреле),
  • и, главное, то, что написал Мих.Ник. Толстой (председатель этого, Первого, и ещё двух конгрессов).
Ладно, гугл, живи; и я не всё знала.
Не знала, что „богатенькие“ соотечественники обложены были немалой данью (оргвзнос 300$ + стоимость турпрограммы). По-другому теперь воспринимается резкий тон Войновича, к-й на конгресс не поехал. Раньше объясняла эволюцией менталитета в зап. среде; сегодня его эмоции как-то яснее; и ведь не в деньгах дело… Но и перестроечная нищета понятна.
А вот главное: как-то не думалось о том, чтО должны были пережить те, кто после многих лет оказался на „обновлённой“ родине — и в первый же день увидел на улицах столицы танки! Толстой говорит, человек 100 ринулись в аэропорты (а всех и было-то сотен семь), Арцишвский называет другую цифру: шестеро. Я думаю, те, кто остался и пошел на улицы, не прогадали; должны были испытать особенные чувства. Подъём, злость, решимость, что-то вроде „мы вместе“ (я это помню, именно потому, что нечасто такое переживается). Говорят, князь Гагарин рвался с танка речь держать, собирать народное ополчение. А вот Ростропович: „Е.. я ваш конгресс, я воевать приехал“ (все мы помним известное фото, где Р. с автоматом, а рядом солдатик притулился, спит)….
Кажется, для меня главным результатом тех дней стало желание выдавливать из себя – пережитки прошлого, скажем так. Написана была первая газетная статья (текст канул в лету… the stiks… в медвежьем углу уж точно не найдётся…). Повод: придавила импрессия, которую наш сатирик №1 описал: „тоже неловко, боком, все боится войти к себе в замок“… В Таврическом дело было? Требовалось „канализовать“ опыт… Но это в ощущениях; а по факту — состоялась пара важных знакомств; один известный поэт приглашение принял, лекции читать в моем вузе.
Поняла, зачем всё это ворошу: может, кто в состоянии вспомнить побольше?..

„Любимый город“

Какая мрачная весна.
21-го против демо в поддержку „иноагента“ — полиция с дубинками и электрошокерами… и где! в любимом городе Петербурге, и ведь там больше всего задержанных, почти половина общего числа.
А вчера ещё новость: „иноагентом“ сочли „Медузу“.
И что остаётся, как всё это выдерживать… собирать по крохам светлое настроение?*
Вот (ещё один иноагент))) Till Lindemann поёт „Любимый город“. Трогательно.
Замечательно, что песня войдёт в русский фильм («Девятаев» / «V2. Escape from Hell», режиссёры Тимур Бекмамбетов и Сергей Трофимов, премьера через несколько дней). История Михаила Девятаева тоже замечательная, поражает воображение. В немецком концлагере (Peenemünde, Usedom) захватить бомбардировщик (ещё и детали ФАУ-2 прихватили) и „полететь на Родину“ — прекрасно до слёз! правда, там, дома, тоже был под подозрением как „иноагент“: фильтрационный лагерь НКВД… после войны трудности с работой…
Спасибо Тилю Линдеманну за чудесное исполнение. Пока слушаешь, верится, что когда-нибудь и в самом деле „любимый город будет спать спокойно, и видеть сны, и зеленеть среди весны“.

(*написалось – и сразу после текст в ТД с предложениями заниматься собой, телом, ввести ритуалы… и с анекдотом: «когда мне тревожно, я начинаю мыть окна, и мне все равно, что об этом подумают другие пассажиры автобуса»)

в луже

Вспомнился Тарковский. Янковский-Горчаков из Ностальгии.

Есть такая история: один человек спасает другого из огромной глубокой лужи. Спасает с риском для собственной жизни. И вот они оба лежат у края этой лужи, тяжело дышат: устали. Наконец спасенный спрашивает: Ты что?! – Как что? Я тебя спас! – Дурак! Я там живу!… Я там живу… Обиделся.

Или нет, другая история. Под названием „Лишь бы не было войны“. Будем в луже сидеть, голоса не подавая, всё лучше, чем война.

Я очень далёкий от политики человек, и вот – выползаю. Чтобы больше было НАС, чтоб заметнее, чтоб нам уважать себя заставить, а то власть всё аутичнее / идиотичнее, чешет  свой эгоизм, плюёт с высокой колокольни на тех, кто в луже.

„Вам оттуда виднее…“ Значит, надо написать, что откуда видно.

Монаршие особы Дании гуляют по улицам и ездят на метро. Английская королева иногда инкогнито гулят по Лондону; как-то раз туристы спросили её, не видела ли она королеву. У нас любая беспородная шавка, дорвавшись до власти, ездит в обозе членовозов.

Есть экскурсии в Букингемский дворец. В Германии можно побывать в парламенте, в Дни открытых дверей в министерствах — кабинеты министров небольшие, обстановка скромная, в рейхстаге, сожно сказать, она просто скудная. У нас „В гостях у утки“ бывают разве дроны.

Ангела Меркель могла бы использовать специальное жилье в 200 квадратных метров в Kanzleramt, здании ведомства федерального канцлера, но осталась в своей квартире на четвёртом этаже многоквартирного дома. Никаких золотых ёршиков. И ведь эти ёршики — не наша нац. специфика.  У нас был царь, которому не зазорно было работать  плотником и жить в лачуге в Голландии. А ещё этот царь терпеть не мог казённого воровства и беспощадно наказывал тех, кого поймал на казённых кражах. Закадычного друга, вора и взяточника Меньшикова бил. „Либстер камарата“ и „бест фринта“… время от времени наглевшего настолько, что обкрадывал самого царя.

(Существует, к примеру, любопытный документ 1702 года, где говорится, что из денег, отпущенных на содержание царя, по приказу Меншикова для Петра было куплено два парика стоимостью 10 рублей, а для самого царского казначея — восемь на 62 рубля.)

Всю жизнь учился, вот факт: к 25 годам император знал 14 ремесел

Франклин Делано Рузвельт (1933-1945) – единственный президент, побеждавший на выборах четыре раза. После этого американцы решили законодательно закрепить заложенное Джорджем Вашингтоном, но бывшее до тех пор неписанным правило не занимать президентское кресло больше двух сроков. Ср. конституции США и Р.

В Америке закон закрепил правило: президент остаётся у власти максимум два срока. В России по закону два срока, но, оказывается, можно и обнулиться. Последний российский властитель правит уже дольше пожизненного Брежнева; а вдруг он, благодаря успехам медицины, Кащей Бессмертный? Дольше всех правят президенты в Африке; наш идёт на рекорд.

В индексе свободы прессы, опубликованном в апреле 2020 года, первые четыре места заняли Норвегия, Финляндия, Швеция и Дания соответственно, при этом Норвегия находится на первом месте четвёртый год подряд. Россия находится на 149-м месте.

Есть еще любопытный коррупционный рейтинг неправительственной организации „Международная прозрачность“ (индекс восприятия коррупции); в прошлом году Россия опустилась в нём на 138-е место, занимает его вместе с Мексикой и Папуа-Новой Гвинеей.

Тут порядочные люди становятся „иностранными агентами“. Или даже так: исходя из текста законопроекта, физическое лицо может быть признано не просто иностранным агентом, а «иностранным средством массовой информации, выполняющим функции иностранного агента». Можно даже и не „бороться“ – и стать „иностр. агентом“. Учёный, получивший иностранный грант, может быть признан „физлицом-иностранным агентом“…

В Норвегии информация о доходах выложена в сеть…