Schlagwort: sparks

A.A.

15 лет назад ушла Анна Альчук. Вообще-то эти дни годовщина – если учесть, что все случилось тогда между католической и православной пасхой: тревогу забили 21 марта, 10 апреля было найдено тело.
В одной из галереек на Linienstraße Аня назвала меня подругой; я удивилась: мы к этому времени знакомы были меньше года; правда, я написала о ней кое-что, что ей понравилось, значит у нее были основания считать меня близким человеком. Ну, а я близость с нею – чувствовала, да.
На меня Анин уход сильно подействовал. Видимо, потому с тех самых пор каждый год между католической и православной переживаю ад; ось мира смещается, он шатается и кренится, летит в тартарары, и ничего не исправить. Будь я склонна к мистике, гадала бы, почему мою судьбу зацепило, переплело, поволокло не туда… но у меня такой склонности, пожалуй, нет, хоть и пыталась выпутаться, например, раздала всех сов, и первой ту, что для Ани была куплена (Аня их собирала).
Мне не кажутся убедительными объяснения произошедшего (ни „личное“, ни „политика“). Да и бог с ними, с версиями, просто больно за нее, прекрасную, теплую; мне она казалась устойчивой, уравновешенной, гармоничной… если помнить о вибрациях большинства из нас.
Уже после того, как назвали дату конца, в местной русской газетке появилась статья о пропавших близких: как Летучий Голландец, вдруг объявляются в разных концах света. Да, я присматривалась к похожим женщинам, к тем, кого встречала в своих поездках, в разных концах света.
Эта запись – только для друзей; надеюсь, друзья простят смятенные чувства и неврастеничную запись.

где вход

…жизнь попала в колею (ой, глубокую…). Вагончик отцепили, и вот катится одиноко, едешь куда-то в тупик, сидя в желтом домике на колесах (в клетке… в карцере… нужное подчеркнуть). И выхода не видно.
Спросонья мысль: а когда-то думалось не о выходе – о входе!
Когда мои были мелкими (буквально), провожала в детсад, потом в школу – и рассказывала сказки-истории-„рассказы на скорую ногу“.
Я их записала (набралось на несколько сборничков) и понемногу пристраиваю. Один – с характерным названием „Где вход?“ – победил в петербургском конкурсе. Сборник сверстан, опубликован, уйдет родным (в зарубежье не посылают, когда-то увижу?..). Ниже финал душеподъемный (чтоб душа улетела). (Детные прохожие, остановитесь… прочие идите себе с богом мимо…)
… «Расскажи про Змеюшу-Горюшу», — попросила Аня, когда выключили свет. «Скоро ветер поднимется, загудит, — начала мама, — крылья захлопают. Как мокрое белье, когда его встряхиваешь и вешаешь сушиться…» «Змеюша, он какой?» — торопила Аня. «Ярко-зелёного цвета, будто изумрудный. Глаза чёрные, блестят, как сливы. Кожа кажется толстой и шершавой, как у крокодила, на самом деле это просто узоры — у Змеюши кожа мягкая и гладкая, как шёлк…» «Рассказывай дальше! — требовал Алек. — Вот он прилетел — что дальше?» «Ну вот, прилетел Змеюша, — продолжила мама. — Вы услышите: что-то шмякнулось, как тяжёлый мешок. А это Змеюша приземлился: он тяжёлый. Спружинил на коротких лапках, ухватился за столбик кроватки, чтоб не упасть. И решил проверить, не спите ли вы, позвал шёпотом… Анечка, ты спишь?.. Алек?..»
Никто не отозвался…
Змеюша подёргал край одеяла. Алек сел на кровати, свесил ноги. Змеюша был точь-в-точь такой, как описывала мама. Аня высунула голову из-под одеяла, спросила: «Ты нас покатаешь? по неведомым дорожкам?» «Ну, что с вами сделаешь… — вздохнул Змеюша. — Садитесь. Только поскорее, времени мало: вам ещё выспаться надо». «Нам надо одеться! — спохватилась Аня. — Куртку, сапожки, шапочку…» «Это ещё зачем? — Змеюша удивился, поднял бровки. — Не к Снежной королеве летим! И потом, вы на мне сидеть будете, а я тёплый». «А ветер?» — вспомнил Алек. «А я огнём дышать буду, — успокоил Змеюша. — Ветер согреется, вам ещё и жарко станет…» Алек спрыгнул с кровати. Змеюша замахал лапками, зашипел: «Тссс! маму разбудите! Бедная, пока вас укладывала, сама заснула…»
Уселись, ухватились за Змеюшины головы — Аня за одну, Алек за другую. Змеюша захлопал крыльями, выпустил пар из ноздрей — комната исчезла в облаке пара. Где-то там снаружи ветер поднялся, засвистел. И в самом деле тепло было.
А потом клубы пара рассеялись — Алек и Аня увидели вокруг чёрное небо, звезды, тонкие рваные облака… будто чай с волоконцами лимона… облака быстро бежали навстречу, то уплотнялись и закрывали звезды, то редели и растворялись в тёмном воздухе, будто сахар в чае. А земля была далеко внизу.
Змеюша начал снижение. Стали видны крутые горы в снежных остроконечных шапках, пена водопада. Тёмные чащи, бурелом. Редкие поляны. На одной — тихий прудик, вода будто излучает зеленоватый свет — из-за луны?..
Уже можно было разглядеть дорожки с невиданными зверями на них.

и снова… носороги идут

…Что нового? Все еще живы, шевелимся, сбиваем лапками сметану, в надежде выбраться на поверхность… в надежде собрать вокруг себя своих, найти своих…
И вот ближайшая возможность: встреча в лектории Dictum, на которую зовем самых разных людей: тех, кого интересует литература, социология, психология… кому небезразлично то, что сейчас происходит… и кого интересуют вопросы:
  • Как получается, что самые дикие и нелепые события принимаются обществом, начинают казаться обыденными?
  • Как и почему обычный человек становится человеком массы, управляемой и агрессивной?
  • Что это за явление – конформизм, гибкость общественной морали?

ДОП
Только представим: живёт обычный чел, ест-пьет-спит, флиртует, растит детей, работает и пытается отдыхать, радуется маленьким радостям и тонет в своих огромных конечно же горестях… И вдруг становится жесток, повторяет агрессивные лозунги и сам готов разрушать то, что десятилетиями строилось, оказывается даже не человеком массы – человеком толпы. Но как такое становится возможно?

Am Wasserturm: чуда!

Последнее заседание Литклуба Am Wasserturm: о рождественском чуде! Говорим о многом:

  • о рассказах (от Диккенса до Капоте и до Линор Горалик с Дм.Быковым)
  • и о фильмах (от Капры до Киры Муратовой).

школа же

Сегодня услышала от девятиклассников, что в войну (не в эту) люди питались… мороженым! Выяснилось: прочитали, что многие ели в те годы „мороженые очистки“ (блины-„тошнотики“ тогда из этого сырья делали). Мне не понять, как всю эту информацию можно свести в одно слово „мороженое“ — эти сводят. И это „носители“! с русскоязычными родичами, к-е по-русски говорят (все ещё) лучше, чем на других наречиях мира (ну не мультилингвы с рождения эти русскоязычные взрослые, что поделаешь).
школа же weiterlesen

что победит

Мы все еще встречаемся У водонапорной башни=Am Wasserturm. Мы привязываем литературные обсуждения к событиям, держим руку на пульсе (и это не „пульс покойника“). Наши встречи – это наша возможность продолжать жизнь (не предавать её!), наша память о норме, о словесности, которая для кого-то стала делом жизни, а для других – источником новых откровений или хотя бы открытий. Наконец, наши посиделки – это наша возможность увидеться…
An der Erpe
…Удивительно. Речушка, нет, ручей с заросшими берегами. Горка на берегу, чтоб детям скатываться – прямо в ручей, плюхаться с громким плеском в мутное мелководье. Чуть дальше игрушечные пороги: вода бурлит, прыгая с камня на камень. Старая ива впереди: мощный каскад лиственных завес. По бережку неторопливо ведёт узкая тропка, с другого боку заросли кустарника, за которым лесок. Тишина и безлюдье. Не заброшка! любовно оберегаемое уединение городской окраины (или закраины?), цветущие задворки города и приручённая дикая природа… глушь, слегка – будто кистью художника – тронутая цивилизацией.

И трудно представить, что где-то люди тысячами убивают друг друга. Покидают родину, ставшую чужбиной, разрушаемую. Там разор, разгром, разруха и скоро наступит мерзость запустения – здесь умиротворение роскошной пустоши, спокойствие тихой жизни и неостановимо расцветающая радость. Как связать одно и другое, да можно ли?.. Что перевесит? Что победит? /…/